Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста

Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста thumbnail

Стояла июльская жара. Пахло ожогом трав и сухой соломой. Колосился овес.

Мужики собрались на сходку и порешили косить луга.

Десятские взяли общественные канаты и пошли за реку отыскивать занесенные в половодье на делянках ямы.

Они осторожно, не сминая травы, становились на раскосы и прикидывали веревку.

К вечеру у парома заскрипели с шалашами телеги и забренчали косы.8

По лугу потянулись гуськом подводы и, покачиваясь, ехали за песчаную луку.

За лукой, на бугорке, считая свою выть от ямы, они скидывали, окосив траву, шалаши, уставляли их поплотней и устилали сочной травой.

Из телег летели вилы, грабли, связки дров и хламная рухлядь.

Потом, осторожно взяв косы, вешали их на попки шалаша и втаскивали во внутрь сундучок с посудой и снедью.

Шалаши лицом друг к другу ставили в два ряда и позади, распрягая лошадей, подняв оглобли, притыкали накрытые веретьями телеги.

В это утро к Кареву пришел Филипп и стал звать на покос.

— А я и работника не наймал, — говорил он, улыбаясь издалека. — На тебя надеялся… Ты не бойся, нам легко будет, на семь душ всего; а ежели Кукариху скинуть — и того меньше…

Карев весело поднял голову и всадил в дровосеку топор.

— А я уж вилы готовлю.

* * * * *

Филипп по порядку отыскал четвертую стоянку и завернул на край.

У костра с каким-то стариком сидел Карев и, подкладывая плах, говорил о траве.

— Трава хорошая, — зашептал Филипп, раздувая костер. — Один медушник и кашка.

— А по лугам один клевер, — заметил старик. — И забольно так по впадинам чесноком череда разит.

Небо щурилось и морщилось. В темной сини купола шелестели облака.

Мигали звезды, и за бугром выкатывался белый месяц.

Где-то замузыкала ливенка, и ухабистые канавушки поползли по росному лугу.9

Милый в ливенку играет,

Сам на ливенку глядит,

А на ливенке написано:

В солдатушки итить.

Карев пил из железной кружки чай и, обжигая губы, выдувал колечко.

Пели коростели, как в колотушку, стучал дупель, и фыркали лошади.

Филипп постелил у костра кожух, накрылся свиткой и задремал.

Старик, лежа, согнув кольцом над головой руки, отсвистывал носом храповитую песню, и на шапку его сыпался пепел.

Карев на корточках вполз в шалаш и, не стеля, бросился на траву.

Зарило.

— У… роса-то, — зевнул Филипп, — пора будить.

Было свежо и тихо. Погасшие костры светились неподмоченной золой.

— Костя… а Кость… — трепал он за ногу, — Кость…

Карев вскочил и протер глаза. Во рту у него было плохо от вчерашней выпивки, он достал чайник и стал полоскать.

— Ого-го-го… вставать пора, — протянулось по стоянке.

Филипп налил брусницы водой, заткнул клоком скошенной травы и одну припоясал, свешивая на лопатку, сам, а другую подал Кареву.

Косы звякнули, и косари разделились на полувыти.

— Наша вторая полувыть, — подошел к Филиппу вчерашний старик. — Меримся, кому от краю.

Филипп ухватился за окосье, и стали перебираться руками.

— Мой конец, — сказал старик, — мне от краю.

— Ну, а моя околь, — протянул Филипп, — самая удобь. Бабы лучше в чужую не сунутся.

— Бреди за ним по чужому броду, — указал он Кареву на старика, — меряй да подымай косу.

Карев побрел, и сапоги его как вымазались в деготь; на них прилип слет трав и роса.

— А коли побредешь, — пояснил старик, — так держи прям и по цветкам норови, лучше в свою не зайдешь и чужую не тронешь.

Они пошли вдоль по чужой выти и стали отмерять. Карев прикинул окосьем уже разделенную им со стариком луговину и отмерил себе семь, а старику — три; потом он стал на затирку и, повесив на обух косы и фуражку, поднял ее.

По росе виднелся широкой прошвой вырезанный след.

Карев снял косу, вынул брус и, проводя с обуха, начал точить.

Филипп шагнул около брода, и трава красиво прилегла к старикову краю, как стояла, частой кучей.

* * * * *

На рассвете ярко, цветным гужом, по лугу с кузовами и ведрами потянулись бабы и девки и весело пели песни.

Карев размахивал косой, и подрезанная трава тихо вжикала.

— Вж… Вж… — неслось со всех концов, и запотелые спины, через мокрые рубахи, обтяжно вырезали плечи и хребет.

Пахло травой, потом и, от слюнявых брусниц, глиной.

— Ох, и жара! — оглянулся Филипп на солнце. — До спада надо скосить. С росой-то легче.

Карев снял брусницу, подошел к маленькому, поросшему травой, озеру и стал ополаскивать.

Зачерпнув, он прислонил к губам потный подол рубахи и стал пить через него.

Потом выплеснул с букашками на траву и пошел опять на конец.

Филипп гнал уж ряд к озеру. Вдруг на косу его легло, как плеть, что-то серое и по косе алой струйкой побежала кровь.

— Утка, — поднял он, показывая ее Кареву, за синие лапы.

Из горла капала кровь и падала на мысок сапога.

С двумя работницами пришла Лимпиада и, сбросив кузов, достала с повети котел.

— Прось, — обратилась к высокой здоровенной бабе, — ты сходи за водой, а мы здесь кашу затогарим.

Костры задымили, и мужики бросили косить.

Карев подошел к старику и поплелся, размахивая фуражкой, за ним следом.

— Дед Иен, погоди, — крикнул отставший Филипп, — дакось понюхаем из табатерки-то.

* * * * *

К вечеру по окошенному лугу выросли копны и бабы пошагали обратно домой.

Дед Иен подошел к костру, где сидел Карев, и стал угощать табаком.

Мужики, махая кисетами, расселись кругом и стали уговаривать деда рассказать сказку.

— Эво, что захотели! — тыкал в нос щепоть зеленого табаку. — Вот кабы

вы Петруху Ефремова послухали, так он вам наврал бы — приходи любоваться.

— Ну и ты соври что-нибудь, — засмеялся Филипп, — ты думаешь — мы поверять, что ль, будем.

Дед Иен высморкался, отер о полу халата сопли и очистил об траву.

— Имелася у одного попа собака, такая дотошная, ин всех кур у дьякона потяпала. Сгадал поп собаку поучить говорить по-человечьи. Позвал поп работника Ивана и грить ему так: «Пожжай, балбес, в Амирику, обучи пса по-людски гуторить. Вот тебе сто рублев, ин нехватки, так займи там. У меня оттулева много попов сродни есть». Хитрой был попина. Прихлопывал он за кухаркой Анисьей. Да тулился, как бы люди не мекали. Пшел Иван, знычит, в яр, надел собаке оборку на шею и бух в озер. Минул год, к попу стучится: «Отопри-де, поп, ворота». Глазеет поп. Иван почесал за ухом и грить попу: «Эх, батько, вышколили твою собаку, хлеще монаха псалтырь читала, только, каналья, и зазналась больно, не исть хлебушка, а давай-подавай жареного мяса; так и так, грю ей, батько, мол, наш не ахти богач, зря, касатка, не хрындучи. Никаких собака моих делов не хочет гадать. «К ирхирею, гарчит, побегу, скажу про него, гривана11, что он с кухаркой ёрничает». Спугался я за тебя и порешил ее». — «Молодчина, — похвалил его поп. — Вот тебе еще сто рублей».10

Дед Иен кончал и совал в бок соседа.

— Ну-с, Кондак, это только присказка, а ты сказку кажи.

Мужики слухали и, затаив дыхание, сопели трубками.

Полночь проглотила гомон коростелей. Карев поднялся и пошел в копну. В лицо пахнуло приятным запахом луга, и синее небо, прилипаясь к глазам, окутало их дремью.

Читайте также:  Площадь ожога по правилу ладони у детей

* * * * *

Просинья тыкала в лапти травяниковые оборки и, опустив ногу на пенек, поправляла портянку.

Дед Иен подошел сзади и ухватил ее за груди.

— Ай да старик! — засмеялись бабы. — Ах ты, юрлов купырь! — ухмыльнулась Просинья. — Одной ногой в гроб глядишь, а другой в сметану тычешь. Ну, погоди, я тебе сделаю.

Дед Иен взял, не унимаясь от смеха, косу и сел на втулке отбивать.

Из кармана выпала табакерка и откатилась за телегу.

Просинья подошла к телеге, взяла впотайку ее двумя пальцами и пошла на дорогу.

С муканьем проходили коровы, и на скосе дымился помет.

Просинья взяла щепку и, открыв табакерку, наклала туда помету.

Крадучись, она положила опять ее около его лаптей и отошла.

Дед слюнявил молоток и тонко оттягивал лезвие.

Он сунул руку в карман и, не замечая табакерки, пошел в шалаш.

Перетряхивал все белье, смотрел в котлы и чашки, но табакерки не было.

«Не выскочила ли? — подумал он. — Кажется, никуды не ховал».

Просинья, спрятавшись за шалаш, позвала народ, и, сквозь дырочки, стали смотреть…

— Ишь, где оставил, — гуторил про себя Иен, — забывать стал… Эх-хе-хе!

Он открыл крышку и зацепил щепоть… Глаза его обернулись на запутавшуюся на веревке лошадь, и он не заметил, что в пальцах его было что-то мягкое.

В нос ударило поганым запахом, он поглядел на пальцы и растерянно стал осматривать табакерку.

— Ах ты, нехолявая, — ругал он Просинью, — погоди, отдыхать ляжешь, я с тобой не то сделаю. Ты от меня огонь почуешь в жилах.

— Сено перебивать! — закричали бабы и бросились врассыпную по долям. Карев взял грабли и побежал с Просиньей.

Лимпиада побегла за ним и на ходу подтыкала сарафан.

— Ты куда же? — крикнул ей Филипп. — Там ведь Просинья. — Она замешливо и неохотно побегла к другой работнице и зашевелила ряды.

— Труси, труси, — кричал ей издалека Карев, — завтра навильники швырять заставим.

Лимпиада оглядывалась и, не перевертывая сена, метила, как бы сбить Просинью и стать с Каревым.

Она сгребла остальную копну и бросилась помогать им.

— Ты ступай вперед, — сказала она ей, — а я здесь догребу.

— Ишь какая балмошная! — ответила Просинья. — Так и норовит по-своему.

— Девка настойчивая, — шутливо кинул Карев.

— Молчи, — крикнула она и, подбежав, пихнула его в копну.

Карев увидел, как за копной сверкнули ее лапти и, развеваясь, заполыхал сарафан.

— Догонит, догонит! — кричала Лимпиаде с соседней гребанки баба.

Он ловко подхватил ее на руки и понес в копну.

Лимпиада почувствовала, как забилось ее сердце, она, как бы отбиваясь, обняла его за шею и стала сжимать.

В голове закружилось, по телу пробежала пена огня. Испугался себя и, отнимая ее руки, прошептал:

— Будя…

Источник

Стояла
июльская жара. Пахло ожогом трав да
сухой соломой. Колосился овёс. Мужик
собрались на сходку и порешили косить
луга. Десятские взяли общественные
канаты и пошли за реку отыскивать
занесённые в половодье на делянках ямы.
Они осторожно, не сминая травы, становились
на раскосы и прокидывали верёвку.

К вечеру
у парома заскрипели с шалашами телеги
и забренчали косые ПО ЛУГУ ПОТЯНУЛИСЬ
ГУСКОМ ПОДВОДЫ И ПОКАЧИВАЯСЬ, ЕХАЛИ НА
ПЕСЧАННУЮ ЛУКУ. За лукой, на бугорке,
считая свою выть от ямы, они скидывали
окосив траву, шалаши, уставляли их
поплотней и устилали сочной травой. Из
телег летели вилы, грабли, связки дров.
Потом, осторожно, взяв косы, вешали их
на край шалаша и втаскивали вонутрь
сундучок с посудой и снедью. Шалаши
лицом друг к другу ставали в два ряда и
позади, распрягая лошадей, подняв
оглобли, протыкали накрытые телеги.

  1. Повествование,
    художественные стиль.

    Свя’зки, связ-ки, [зв’й’`аски].

    с [з] — согласный, твердый, звонкий, парный

    в [в’] — согласный, мягкий, звонкий, парный

    я [й’] — согласный, мягкий, звонкий, непарный

    [`а] — гласный, ударный

    з [с] — согласный, твердый, глухой, парный

    к [к] — согласный, твердый, глухой, парный

    и [и] — гласный, безударный

    6 букв, 7 звуков, 4 слога

    Взя’в, [в з й а в].

    в [в] – согласный, твердый, парный,
    звонкий

    з [з] — согласный, твердый, парный, звонкий

    я [й] — согласный, мягкий, непарный, глухой

    [а] – гласный, ударный

    в [в] — согласный, мягкий, парный, звонкий

    4 буквы, 5 звуков,3 слога

    Счита’я, счи-тая, [щ’ит`айа].

    с [щ’] — согласный, мягкий, глухой, непарный

    ч

    и [и] — гласный, безударный

    т [т] — согласный, твердый, глухой, парный

    а [`а] — гласный, ударный

    я [й] — согласный, мягкий, непарный, глухой

    [а] – гласный, звонкий

    7 букв, 5
    звуков, 3 слога

    1. Отыскивать

    Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста

    Поплотней

    Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста

    Покачиваясь

    Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста

    1. Раскосы
      — Распорка, подпорка, расположенная под
      косым углом к горизонтальным или
      вертикальным частям конструкции.

    Снедь — Пища, еда.

    Выть — Мелкая податная единица, небольшая
    крестьянская община, издавать вой,
    громко плакать, рыдать, издавая протяжные
    звуки.

    Десятские — Выборное лицо от крестьян,
    исполнявшее полицейские обязанности.

      По лугу потянулись гуском подводы и
      покачиваясь ехали на песчанную луку.
      (Простое, с однородными сказуемыми,
      односоставное, расппространенно,
      повествовательное, не восклицательное.)

      Читайте также:  Чем лечить ожог с волдырем у ребенка если волдырь лопнул

      Пахло ожогом трав да сухой соломой план текста

      (Записать в квадратных скобках подлежащее
      сказуемое)

      Устно!!!

      1. Правильная
        речь – это культура речи без лишних
        слов, без сленга и жаргонов.

      Основные качества
      речи — Содержательность речи, точность
      речи, понятность
      речи, чистота речи, выразительность
      речи, богатство и разнообразие речи.

      1. Литературный
        язык — обработанная часть общенародного
        языка, обладающая в большей или меньшей
        степени письменно закреплёнными
        нормами; язык всех проявлений культуры,
        выражающихся в словесной форме.

      2. Неологизмы
        – новые слова новоязыковые или авторские,
        для создания художественного эффекта.
        Пример: Интернет, электронная почта,
        вебинар, нанотехнологии, флэшка.

      Заимствованные
      слова — это
      копирование слова или выражения из
      одного языка в другой. Например: из
      английского языка: бизнес — business (от
      слова busy [занятый]) — занятие, дело;
      инсайдер — insider (inside = внутри) — человек,
      имеющий доступ к конфиденциальной
      информации. Из венгерского: гуляш —
      gulyas — мясо по пастушьи — блюдо венгерской
      кухни в виде густого супа-рагу, сабля —
      szabni — резать; Из древнегреческого:
      арифметика — ἀριθμητική — искусство
      счёта, астра — звезда и тд.

      Архаизмы
      – используют для воссоздания исторической
      обстановки и речи героев для создания
      торжественности стиля. примеры: Златой
      порсирою блистает,покрыта лаврами
      глава. Уста́ — губы, рот («застывшая на
      устах улыбка»). Лепота́
      — красота, великолепие.

      Диалектизмы
      – выражения или способы речи, употребляемые
      людьми той или иной местности. Пример:
      бытарить – говорить, Дёжка – деревянная
      кадка, в которой месят тесто, Заслонка
      – печная дверца в виде железного листа
      с ручкой, Ухват – род железных вил, с
      помощью которых ставят и вынимают из
      печи горшки.

      1. Без
        языка и колокол нем. Определение: Если
        у колокола убрать язычок который
        болтается внутри и создаёт звучание
        то он замолчит. Так и у человека, без
        языка невозможно говорить.

      В добрый час
      молвить, в худой промолчать. Определение:
      говорить нужно в подходящий момент, а
      есть моменты, когда любое слово будет
      неуместным, лучше промолчать.

      Доброе молчанье
      лучше худого ворчанья. Определение:
      лучше молчать чем лишнего говорить.
      Пример:

      Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #
      • #

      Источник


      Яр—часть 2 — глава 3— Сергей Есенин

      Стояла июльская жара. Пахло ожогом трав и сухой соломой. Колосился
      овес.
      Мужики собрались на сходку и порешили косить луга.
      Десятские взяли общественные канаты и пошли за реку отыскивать
      занесенные в половодье на делянках ямы.
      Они осторожно, не сминая травы, становились на раскосы и прикидывали
      веревку.
      К вечеру у парома заскрипели с шалашами телеги и забренчали косы.
      По лугу потянулись гуськом подводы и, покачиваясь, ехали за песчаную
      луку.
      За лукой, на бугорке, считая свою выть от ямы, они скидывали, окосив
      траву, шалаши, уставляли их поплотней и устилали сочной травой.
      Из телег летели вилы, грабли, связки дров и хламная рухлядь.
      Потом, осторожно взяв косы, вешали их на попки шалаша и втаскивали во
      внутрь сундучок с посудой и снедью.
      Шалаши лицом друг к другу ставили в два ряда и позади, распрягая
      лошадей, подняв оглобли, притыкали накрытые веретьями телеги.
      В это утро к Кареву пришел Филипп и стал звать на покос.
      — А я и работника не наймал, — говорил он, улыбаясь издалека. — На тебя
      надеялся… Ты не бойся, нам легко будет, на семь душ всего; а ежели
      Кукариху скинуть — и того меньше…
      Карев весело поднял голову и всадил в дровосеку топор.
      — А я уж вилы готовлю.

      Филипп по порядку отыскал четвертую стоянку и завернул на край.
      У костра с каким-то стариком сидел Карев и, подкладывая плах, говорил о
      траве.
      — Трава хорошая, — зашептал Филипп, раздувая костер. — Один медушник и
      кашка.
      — А по лугам один клевер, — заметил старик. — И забольно так по
      впадинам чесноком череда разит.
      Небо щурилось и морщилось. В темной сини купола шелестели облака.
      Мигали звезды, и за бугром выкатывался белый месяц.
      Где-то замузыкала ливенка, и ухабистые канавушки поползли по росному
      лугу.

      Милый в ливенку играет,
      Сам на ливенку глядит,
      А на ливенке написано:
      В солдатушки итить.

      Карев пил из железной кружки чай и, обжигая губы, выдувал колечко.
      Пели коростели, как в колотушку, стучал дупель, и фыркали лошади.
      Филипп постелил у костра кожух, накрылся свиткой и задремал.
      Старик, лежа, согнув кольцом над головой руки, отсвистывал носом
      храповитую песню, и на шапку его сыпался пепел.
      Карев на корточках вполз в шалаш и, не стеля, бросился на траву.
      Зарило.
      — У… роса-то, — зевнул Филипп, — пора будить.
      Было свежо и тихо. Погасшие костры светились неподмоченной золой.
      — Костя… а Кость… — трепал он за ногу, — Кость…
      Карев вскочил и протер глаза. Во рту у него было плохо от вчерашней
      выпивки, он достал чайник и стал полоскать.
      — Ого-го-го… вставать пора, — протянулось по стоянке.
      Филипп налил брусницы водой, заткнул клоком скошенной травы и одну
      припоясал, свешивая на лопатку, сам, а другую подал Кареву.
      Косы звякнули, и косари разделились на полувыти.
      — Наша вторая полувыть, — подошел к Филиппу вчерашний старик. —
      Меримся, кому от краю.
      Филипп ухватился за окосье, и стали перебираться руками.
      — Мой конец, — сказал старик, — мне от краю.
      — Ну, а моя околь, — протянул Филипп, — самая удобь. Бабы лучше в чужую
      не сунутся.
      — Бреди за ним по чужому броду, — указал он Кареву на старика, — меряй
      да подымай косу.
      Карев побрел, и сапоги его как вымазались в деготь; на них прилип слет
      трав и роса.
      — А коли побредешь, — пояснил старик, — так держи прям и по цветкам
      норови, лучше в свою не зайдешь и чужую не тронешь.
      Они пошли вдоль по чужой выти и стали отмерять. Карев прикинул окосьем
      уже разделенную им со стариком луговину и отмерил себе семь, а старику —
      три; потом он стал на затирку и, повесив на обух косы и фуражку, поднял ее.
      По росе виднелся широкой прошвой вырезанный след.
      Карев снял косу, вынул брус и, проводя с обуха, начал точить.
      Филипп шагнул около брода, и трава красиво прилегла к старикову краю,
      как стояла, частой кучей.

      На рассвете ярко, цветным гужом, по лугу с кузовами и ведрами
      потянулись бабы и девки и весело пели песни.
      Карев размахивал косой, и подрезанная трава тихо вжикала.
      — Вж… Вж… — неслось со всех концов, и запотелые спины, через мокрые
      рубахи, обтяжно вырезали плечи и хребет.
      Пахло травой, потом и, от слюнявых брусниц, глиной.
      — Ох, и жара! — оглянулся Филипп на солнце. — До спада надо скосить. С
      росой-то легче.
      Карев снял брусницу, подошел к маленькому, поросшему травой, озеру и
      стал ополаскивать.
      Зачерпнув, он прислонил к губам потный подол рубахи и стал пить через
      него.
      Потом выплеснул с букашками на траву и пошел опять на конец.
      Филипп гнал уж ряд к озеру. Вдруг на косу его легло, как плеть, что-то
      серое и по косе алой струйкой побежала кровь.
      — Утка, — поднял он, показывая ее Кареву, за синие лапы.
      Из горла капала кровь и падала на мысок сапога.
      С двумя работницами пришла Лимпиада и, сбросив кузов, достала с повети
      котел.
      — Прось, — обратилась к высокой здоровенной бабе, — ты сходи за водой,
      а мы здесь кашу затогарим.
      Костры задымили, и мужики бросили косить.
      Карев подошел к старику и поплелся, размахивая фуражкой, за ним следом.
      — Дед Иен, погоди, — крикнул отставший Филипп, — дакось понюхаем из
      табатерки-то.

      Читайте также:  Как долго держится отек после ожога

      К вечеру по окошенному лугу выросли копны и бабы пошагали обратно
      домой.
      Дед Иен подошел к костру, где сидел Карев, и стал угощать табаком.
      Мужики, махая кисетами, расселись кругом и стали уговаривать деда
      рассказать сказку.
      — Эво, что захотели! — тыкал в нос щепоть зеленого табаку. — Вот кабы
      вы Петруху Ефремова послухали, так он вам наврал бы — приходи любоваться.
      — Ну и ты соври что-нибудь, — засмеялся Филипп, — ты думаешь — мы
      поверять, что ль, будем.
      78
      Дед Иен высморкался, отер о полу халата сопли и очистил об траву.
      — Имелася у одного попа собака, такая дотошная, ин всех кур у дьякона
      потяпала. Сгадал поп собаку поучить говорить по-человечьи. Позвал поп
      работника Ивана и грить ему так: «Пожжай, балбес, в Амирику, обучи пса
      по-людски гуторить. Вот тебе сто рублев, ин нехватки, так займи там. У меня
      оттулева много попов сродни есть». Хитрой был попина. Прихлопывал он за
      кухаркой Анисьей. Да тулился, как бы люди не мекали. Пшел Иван, знычит, в
      яр, надел собаке оборку на шею и бух в озер. Минул год, к попу стучится:
      «Отопри-де, поп, ворота». Глазеет поп. Иван почесал за ухом и грить попу:
      «Эх, батько, вышколили твою собаку, хлеще монаха псалтырь читала, только,
      каналья, и зазналась больно, не исть хлебушка, а давай-подавай жареного
      мяса; так и так, грю ей, батько, мол, наш не ахти богач, зря, касатка, не
      хрындучи. Никаких собака моих делов не хочет гадать. «К ирхирею, гарчит,
      побегу, скажу про него, гривана, что он с кухаркой ёрничает». Спугался я за
      тебя и порешил ее». — «Молодчина, — похвалил его поп. — Вот тебе еще сто
      рублей».
      Дед Иен кончал и совал в бок соседа.
      — Ну-с, Кондак, это только присказка, а ты сказку кажи.
      Мужики слухали и, затаив дыхание, сопели трубками.
      Полночь проглотила гомон коростелей. Карев поднялся и пошел в копну. В
      лицо пахнуло приятным запахом луга, и синее небо, прилипаясь к глазам,
      окутало их дремью.

      Просинья тыкала в лапти травяниковые оборки и, опустив ногу на пенек,
      поправляла портянку.
      Дед Иен подошел сзади и ухватил ее за груди.
      — Ай да старик! — засмеялись бабы. — Ах ты, юрлов купырь! —
      ухмыльнулась Просинья. — Одной ногой в гроб глядишь, а другой в сметану
      тычешь. Ну, погоди, я тебе сделаю.
      Дед Иен взял, не унимаясь от смеха, косу и сел на втулке отбивать.
      Из кармана выпала табакерка и откатилась за телегу.
      Просинья подошла к телеге, взяла впотайку ее двумя пальцами и пошла на
      дорогу.
      С муканьем проходили коровы, и на скосе дымился помет.
      Просинья взяла щепку и, открыв табакерку, наклала туда помету.
      Крадучись, она положила опять ее около его лаптей и отошла.
      Дед слюнявил молоток и тонко оттягивал лезвие.
      Он сунул руку в карман и, не замечая табакерки, пошел в шалаш.
      Перетряхивал все белье, смотрел в котлы и чашки, но табакерки не было.
      «Не выскочила ли? — подумал он. — Кажется, никуды не ховал».
      Просинья, спрятавшись за шалаш, позвала народ, и, сквозь дырочки, стали
      смотреть…
      — Ишь, где оставил, — гуторил про себя Иен, — забывать стал…
      Эх-хе-хе!
      Он открыл крышку и зацепил щепоть… Глаза его обернулись на
      запутавшуюся на веревке лошадь, и он не заметил, что в пальцах его было
      что-то мягкое.
      В нос ударило поганым запахом, он поглядел на пальцы и растерянно стал
      осматривать табакерку.
      — Ах ты, нехолявая, — ругал он Просинью, — погоди, отдыхать ляжешь, я с
      тобой не то сделаю. Ты от меня огонь почуешь в жилах.
      — Сено перебивать! — закричали бабы и бросились врассыпную по долям.
      Карев взял грабли и побежал с Просиньей.
      Лимпиада побегла за ним и на ходу подтыкала сарафан.
      — Ты куда же? — крикнул ей Филипп. — Там ведь Просинья. — Она замешливо
      и неохотно побегла к другой работнице и зашевелила ряды.
      — Труси, труси, — кричал ей издалека Карев, — завтра навильники швырять
      заставим.
      Лимпиада оглядывалась и, не перевертывая сена, метила, как бы сбить
      Просинью и стать с Каревым.
      Она сгребла остальную копну и бросилась помогать им.
      — Ты ступай вперед, — сказала она ей, — а я здесь догребу.
      — Ишь какая балмошная! — ответила Просинья. — Так и норовит по-своему.
      — Девка настойчивая, — шутливо кинул Карев.
      — Молчи, — крикнула она и, подбежав, пихнула его в копну.
      Карев увидел, как за копной сверкнули ее лапти и, развеваясь, заполыхал
      сарафан.
      — Догонит, догонит! — кричала Лимпиаде с соседней гребанки баба.
      Он ловко подхватил ее на руки и понес в копну.
      Лимпиада почувствовала, как забилось ее сердце, она, как бы отбиваясь,
      обняла его за шею и стала сжимать.
      В голове закружилось, по телу пробежала пена огня. Испугался себя и,
      отнимая ее руки, прошептал:
      — Будя… ….читать дальше….

      Сергей Есенин

      Просмотров:
      31

      Источник