У девушки в клубе ожог ног
20 января в пермском хостеле «Карамель» погибли пять человек, еще трое пострадали. Люди обварились из-за прорыва трубы отопления — вода попала в полуподвальное помещения отеля, в котором не было окон. The Village вспомнил самую запоминающуюся коммунальную аварию в Екатеринбурге и поговорил с пострадавшей о ночи, когда осенью 2011 года кипяток затопил екатеринбургский клуб Gold.
В ночь на 16 октября 2011 года неподалеку от клуба на Ткачей прорвало трубопровод с горячей водой. Спасатели эвакуировали 450 посетителей Gold. В результате пострадали несколько человек, но больше всего — 20-летняя Катя Комлева. У девушки диагностировали 30 % ожогов тела, из них 12 % глубоких. После 47 операций врачи смогли спасти жизнь Кати, но не пальцы на ноге — большинство пришлось ампутировать.
В 2019 году издательство «Эксмо» выпустило книгу Комлевой под названием «Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу», которую она написала на основе событий, произошедших в Екатеринбурге. Экземпляры книги можно найти в том числе в ожоговом отделении ГКБ №40, где врачи сражались за ее жизнь.
Иллюстрации, верстка
Александра Баталова
До аварии
В 2011 году я была послушной дочкой и прилежной студенткой, училась на третьем курсе института экономики и управления УрФУ. Я не задумывалась над своими целями и амбициями, а просто проживала жизнь. Помню, как на последнем звонке классная руководительница обращалась к каждому ученику и пыталась предугадать, кем он вырастет. Мне она сказала лишь, что я буду хорошей женой и мамой.
После произошедшего во многих СМИ меня называли светской львицей и тусовщицей. Если бы той Кате сказали, что она — светская львица, ей бы это польстило. В каждой эпохе есть свои звезды тусовки, но я ей не была, хотя, возможно, тянулась к этому статусу. Я была среднестатистической девчонкой, которая иногда ходила по клубам. Не могу сказать, что проводила там много времени и бывала каждые выходные: тусовки составляли около 10 % от моего досуга. Да, я из состоятельной семьи, но это автоматически не заносило меня в светские львицы.
Книга Кати Комлевой «Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу»
В ту роковую ночь диспетчер коммунальной службы совершил ошибку, в результате которой давление в трубе метрового диаметра было превышено в три раза по сравнению с нормой. Поток воды температурой около 90° хлынул со стороны проезжей части через парковку и веранду в сторону ночного клуба. При таком напоре помещение в двадцать квадратных метров оказалось бы заполнено до потолка за несколько секунд. В два часа ночи территория парковки была уже затоплена, и вода продолжала окружать Gold, который находился ниже зоны прорыва.
В тот день я сначала побывала на юбилее у родственницы. На этом празднике люди выпивали, но я была за рулем, потому что после мероприятия меня попросили отвезти бабушку домой. Я выполнила эту просьбу, а потом доехала до дома, поставила машину, переоделась в более клубный наряд, добралась до подружек, и мы вместе поехали в клуб Gold.
Я не хотела туда идти, это место мне никогда не нравилось. Я бывала в Gold гораздо реже, чем в других заведениях. Но поскольку приехала подруга из Тюмени, а Gold позиционировал себя как главный клуб города, мы решили пойти именно туда, чтобы показать ей это известное место. Позже из чужих воспоминаний я вычислила, сколько времени мы пробыли в Gold — всего 30-40 минут. Я видела комментарии в соцсетях: люди утверждают, что у них есть медицинские документы о том, что я была вусмерть пьяная. Это наглая ложь хотя бы потому, что за такое время невозможно напиться.
В какой-то момент тусовки диджей объявила, что клуб закрывается по техническим причинам. Никто не уточнил, о каких технических причинах идет речь. Я стала думать, что случилось: «Может быть, не довезли алкоголь? А может, для субботы мало людей?» Никаких мыслей о ЧП ни у меня, ни у других людей не было. Поэтому ситуация была спокойной, никто не паниковал.
Постепенно люди начали толпиться неподалеку от выхода. Они обсуждали, почему закрылся клуб, и решали, куда можно поехать развлекаться дальше. Короче, все были навеселе. Никто не торопился уходить из клуба, потому что администрация этого не требовала. Я раньше всех получила куртку, подошла к выходу и попросила охранников меня выпустить, они спокойно открыли двери.
В какой-то момент диджей объявила,
что клуб закрывается по техническим причинам.
Никто не уточнил, о каких технических причинах идет речь
Моя подруга Аня увидела, что я выхожу, попрощалась со знакомым, с которым разговаривала, и пошла за мной. На мне были высокие каблуки и короткое платье, на Ане — длинные шелковые брюки в пол. Когда она вышла на улицу, то намочила их. Подруга сказала, что дальше не пойдет и дождется друзей-одногруппников, которые заберут ее на машине прямо от входа, чтобы долго не идти по лужам. А я подумала, что в коротком платье ничего не замочу и смогу пройти по лужам. Ответила Ане, чтобы они меня догоняли, а сама пошла ловить машину. Никто не знал, что вода горячая.
Через минуту я почувствовала, что по щиколотку стою в кипятке. Это была неожиданная и чудовищная боль. Я должна была за несколько секунд определить источник боли и решить, что делать дальше. Честно говоря, в тот момент я даже не понимала, что стою в кипятке, в меня просто вонзилась невероятная колюще-режущая боль.
В той ситуации я могла вернуться обратно (что было бы самым логичным решением), пойти вперед или остановиться на месте, так как во время стресса многие люди каменеют. Под влиянием шока мне нужно было принять экстренное решение, и я выбрала — идти вперед. Позже психологи объяснили, что у многих людей в стрессовых ситуациях отключаются все когнитивные способности, и человеку на инстинктах приходит уверенность, что спасение находится впереди. Но я не считаю, что виноваты инстинкты. Это все-таки было мое решение — Кати Комлевой, 20-летней суетливой и тревожной девочки, которая все вопросы решала именно так — бежала вперед. Поэтому и в Gold мне хватило ума только на это.
Уже потом, спустя время, девочки рассказали, что как только за мной закрылась дверь, охранники сообщили, что случилась коммунальная авария, и на улице кипяток. А далее версии расходятся: одна из моих подруг говорит, что моих криков не было слышно, а охранники рассказывали о кипятке с ухмылкой, и было непонятно, говорят ли они правду; другая девочка утверждает, что слышала мои крики. Я думаю, что меня должны были слышать, потому что музыку в клубе уже выключили, а не пошли на помощь, наверное, потому что раз человек орет, и говорят про кипяток, то соваться не стоит.
Книга Кати Комлевой «Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу»
Внезапно подул ветер, пар слегла рассеялся, и я увидела силуэт человека, стоявшего всего в нескольких метрах от меня. Не могу сказать, что я тогда испытала надежду, это было нечто гораздо большее — я точно решила, что буду жить еще очень долго.
— Скорее, я здесь! Помогите мне! — кричала я, уверенная, что это спасатель.
Но он не двигался. Сейчас я понимаю, что, будь он хоть трижды спасатель, ни один человек не был обязан ради меня идти и вариться в кипятке заживо. <…> Чтобы добраться до парня, мне необходимо было еще глубже спуститься в кипяток, по самые бедра, но ноги сами понесли меня в его сторону.
Парень стоял на маленьком крылечке с торца здания, куда мы с трудом поместились вдвоем. «Спасатель», очевидно, вышел из здания сразу на крыльцо, так как никаких ожогов и травм у него не было. Он посадил меня на мою куртку, я скинула туфли, задрала ноги как могла высоко и увидела, как колготки ввариваются в мою кожу, и она на глазах растворяется и стекает с голеней. Боль становилась только сильнее. После кипятка я резко вытащила их на воздух, температура которого была едва выше десяти градусов. Из-за такого резкого перепада казалось, будто ноги медленно заливались свинцом, каменели, я почти перестала их чувствовать. Обжигающая боль будто законсервировалась внутри немеющих конечностей.
<…>
Когда я поднялась на спасительное крыльцо, кипяток был уже на уровне предпоследней ступеньки, а вода продолжала прибывать. Мы ждали скорую. Время, судя по подступающей воде, летело слишком быстро, а судя по боли и растущему страху ожидания, тянулось, превращая каждую секунду в бесконечность. Наверное, парню рядом со мной было не менее страшно. Он понимал, что если в ближайшие минуты никто не приедет, то у него два варианта: спасаться самому на тонкой реечке чуть выше крыльца и смотреть, как я варюсь заживо, или оставаться погибать со мной.
Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг я услышала самые лучшие звуки, о каких могла мечтать в тот момент, — звуки своей фамилии. Меньше чем через минуту подъехала машина, и мой знакомый Паша Старостин погрузил меня внутрь. В ней было еще двое малознакомых мне ребят. Я умоляла Пашу не задевать мои ноги, говорила, что мне очень больно, что могу умереть в любой момент.
Они спасли меня в последние мгновения. Через пару минут, после того как нас забрали, крыльцо было полностью затоплено.
После аварии
Я поступила в больницу с ожогами III и IV степеней. Первое время в реанимации, как ни странно, было достаточно позитивным. Мужчина, которого я, казалось, безответно любила, одним из первых позвонил и сказал: «Катя, я тебя люблю. Пожалуйста, живи, ты мне очень нужна». С этим парнем мы общались на расстоянии, мне снились про него сны, я была влюблена, но таких слов от него никогда не слышала. У меня была эйфория от этого звонка: все-таки девчонки — они девчонки, даже с обваренными ногами. Он жил в другом городе, но на следующий день прилетел. Поэтому в первые часы вместо стресса во мне было ожидание встречи с любимым человеком.
Ко мне в больницу приходило много людей, они поддерживали меня и дарили свое тепло. Все были очень заботливы и деликатны. Боль была сильная, но память так устроена, что физические воспоминания стираются, а эмоциональные вещи остаются навсегда. Поэтому мои воспоминания о реанимации не очень трагичные. Возможно, если бы я знала о серьезности последствий, то переживала бы больше, но врачи меня берегли и не говорили об ампутации и угрозе инвалидного кресла. Более того, я не была знакома с такими телесными повреждениями, поэтому думала так: «Ну, обожгла ноги — буду дальше жить. Ну, может быть, какие-то шрамики останутся». В итоге за несколько лет я пережила 47 операций. Мне ампутировали четыре из пяти пальцев на обеих ногах, а также верхнюю фалангу одного пальца на правой ноге. Голени стали покрыты пересаженной кожей, на бедрах появились грубые келоидные рубцы.
В больнице я болела, и это состояние было для меня понятным. Выписавшись, я была не здоровой, как до аварии, но и не больной, как сразу после нее. Я не понимала, что делать с моим новым статусом. С каждым месяцем эмоциональное состояние ухудшалось в сторону апатии и депрессии, позже переросло в агрессию ко всем окружающим.
Мне ампутировали четыре из пяти пальцев на обеих ногах,
а также верхнюю фалангу одного пальца на правой ноге.
Голени покрыты пересаженной кожей,
на бедрах появились грубые келоидные рубцы
Принять себя удалось накануне последней операции в декабре 2013 года. Два года после аварии я по большей части ездила на кресле, чем ходила. Последняя операция должна была определить, смогу ли я полноценно ходить. Чтобы ни говорили врачи, исход операции зависел от моего настроя. Близкие все время повторяли, что он жизненно необходим, но я их не слушала, потому что они в таких ситуациях не оказывались — оттого и не было им веры. В конце концов, я сама решила быть здоровой. Пришла к этому выводу, когда поняла, что сознательно не выздоравливаю, а только продлеваю свою болезненное состояние, и накануне операции нужно быть готовым к любому исходу: буду хромать — значит, буду хромать, сяду в кресло — значит, сяду в кресло, встану на ноги — значит, встану на ноги. В итоге операция прошла успешно.
Сейчас у меня часто случаются рожистые воспаления, иногда фантомные боли. Ниже колена практически отсутствует чувствительность. Я не могу ходить босиком, носить обувь на каблуках, прыгать с высоты; обувь, за исключением кроссовок, приходится надевать только со стельками. Из открытой обуви ношу дома сланцы, но, как правило, открытая уличная обувь мне не подходит — не могу положить туда стельку. Впрочем, на голенях не растут волосы — это плюс.
С компанией «ТГК-9», которая допустила аварию возле клуба Gold, мы заключили мировое соглашение, согласно которому они полностью компенсировали расходы на мое лечение. Это произошло спустя год после аварии.
Уже в январе 2014 года, спустя месяц после финальной операции, я вышла на работу к своему папе. Это был переходный период между болезнью и самостоятельной жизнью. Я находилась под крылом отца, никакой пользы мой труд ему не приносил: номинально ходила в офис, пыталась возвращаться к жизни. Потом поменяла много работ, нашла вакансию преподавателя английского языка, и это стало моей первой ступенью постравматической социализации. Позже обучилась на психолога — и стала проводить тренинги с детьми. Благодаря этому эмоциональному обмену я стала понимать, для чего живу. Это время было очень важным, тогда, через благодарность детей, их улыбки и понимание, я пришла в себя.
Еще в 2013 году, когда я лежала в больнице, в период самых тяжелых эмоциональных вспышек и тотального одиночества я начала писать о том, что со мной случилось, чтобы хоть как-то коротать время. Я хотела не запомнить эту историю, а выложить ее на бумагу и отпустить. Когда меня выписали из больницы, я позабыла о книге — вернулась к ней и дописала только в 2019 году.
Все люди испытывают примерно одинаковый набор эмоций, поэтому моя история может стать полезной. Люди без каких-либо травм во многом узнают себя в моих историях: все мы — дети своих родителей, все мы любим, все мы сталкиваемся со сложностями и как-то на них реагируем. Я знаю, что в 40-й больнице, где я лежала, закупили экземпляры моей книжки, положили в отделении и выдают пациентам в реанимации и ожоговом отделении.
Моя книга называется «Счастливый случай». Да, то, что со мной произошло, я называю именно так. Обычно подобные происшествия считают несчастными случаями, но я убеждена, что сама способна решить, несчастный это случай или счастливый. Нет никакого закона или реестра счастливых и несчастных случаев. Люди сами себя убеждают какими-то определениями.
Это был счастливый случай, потому что, во-первых, моя жизнь очень сильно изменилась в лучшую сторону. А во-вторых, мне нравится самой управлять этими понятиями. Наверное, считается, что я сейчас больнее, чем здоровые люди, но здоровее, чем некоторые больные. Но я сама решаю, больная я или здоровая, и я считаю себя здоровой. Не хочу наполнять свою жизнь понятиями «страх», «боль», «болезнь», «несчастье».
Все аспекты моей жизни улучшились именно благодаря этому происшествию и последующей за ним работе, которая была проделана над собой. Если объяснять на бытовых вещах, то я стала лучше общаться с родителями: наши отношения и так были неплохи, а сейчас — и вовсе стали максимально здоровыми. Помимо того, что я работаю маркетологом в агентстве и продвигаю гольф-школу, сейчас я создаю свой фонд. Я бы никогда не пришла к этой идее, не будь аварии в Gold. Если благодаря какому-то случаю появляются проекты, целью которых является помощь другим людям, попавшим в сложную ситуацию, то этот случай уже нельзя называть несчастным.
Пока мой фонд Scarpositive — еще только проект.
Но в ближайшее время появится юридическое лицо,
у нас есть врач, есть люди, готовые инвестировать в проект
Пока мой фонд Scarpositive — еще только проект. Но в ближайшее время будет зарегистрировано юридическое лицо, мы также занимаемся другими формальностями. У нас есть врач, который готов помогать фонду своими знаниями и ресурсами — годами наработанной врачебной базой по всей стране. Уже есть люди, готовые инвестировать в проект.
Фонд будет помогать людям, которые получили термическую травму — ожог или обморожение. Пострадавшим будет оказан комплекс восстанавливающих мер, финансовая, психологическая и юридическая помощь (если необходима). Мы хотим изменить и отношение общества к пострадавшим, чтобы оскорбления людей с шрамами или любыми другими внешними признаками стали моветоном. Любой человек должен чувствовать себя полноценным членом общества и не стесняться ходить в шортах, как это делаю я. Идея заключается не в том, чтобы пихать всем в лица свои ноги без пальцев; если мне летом жарко, то я хочу пройти по улице в шортах и увидеть адекватное к этому отношение, а не порицающие взгляды. Я хочу добиться безоценочного отношения к людям, у которых есть шрамы на теле.
После аварии мне пришлось столкнуться с озлобленными комментариями в интернете. В какой-то степени я понимаю этих людей, потому что когда-то сама была одной из них. Лежа в больнице, я была тем самым злостным комментатором: зачастую просто так я писала тонны неприятных вещей незнакомым мне людям. Поэтому я знаю, какие жизненные потрясения толкают людей, чтобы набирать откровенные гадости.
Людям сложно совместить у себя в голове то, что я обеспеченный, счастливый, привлекательный внешне человек, но при этом — инвалид. Видимо, думают, что инвалиды обязаны страдать и быть бедными, а их должны жалеть. А если человек состоятельный и симпатичный, то жалости он не достоин. О своей инвалидности я говорю не потому что хочу жалости, я хочу, чтобы все люди, не взирая на внешние признаки, были равными частями нашего общества.
С тем парнем, который первым позвонил мне в реанимацию, за все эти годы мы много раз сходились и расходились. Сейчас мы вместе: моя книга помогла нам преодолеть старые обиды и недоговоренности.
читайте ТАМ, ГДЕ УДОБНО:
Источник
https://ria.ru/20200221/1565026262.html
«Колготки стекали с голеней»: истории спасшихся от мучительной смерти
Маленькая Вика случайно подожгла на себе платье. Екатерина волею судьбы оказалась не в то время и не в том месте. А Максим с Алексеем поплатились за… РИА Новости, 21.02.2020
2020-02-21T08:00
2020-02-21T17:27
электричество
ожоги
скорая помощь
общество
/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content
/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content
https://cdn24.img.ria.ru/images/07e4/02/14/1565023496_0:41:800:491_1400x0_80_0_0_a5f97ece682f6ecde3a52b8e5f69ac74.jpg
РИА Новости
Россия, Москва, Зубовский бульвар, 4
7 495 645-6601
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
2020
РИА Новости
Россия, Москва, Зубовский бульвар, 4
7 495 645-6601
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
Новости
ru-RU
https://ria.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
РИА Новости
Россия, Москва, Зубовский бульвар, 4
7 495 645-6601
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
https://cdn24.img.ria.ru/images/07e4/02/14/1565023496_0:41:800:491_1400x0_80_0_0_a5f97ece682f6ecde3a52b8e5f69ac74.jpg
https://cdn25.img.ria.ru/images/07e4/02/14/1565023496_45:0:756:533_1400x0_80_0_0_f2e15bd9e9669cccb581930b36b00065.jpg
https://cdn22.img.ria.ru/images/07e4/02/14/1565023496_62:0:595:533_1400x0_80_0_0_2ba1304f3dcd2ed585b6e23da78eb251.jpg
РИА Новости
Россия, Москва, Зубовский бульвар, 4
7 495 645-6601
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
РИА Новости
Россия, Москва, Зубовский бульвар, 4
7 495 645-6601
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/awards/
электричество, ожоги, скорая помощь, общество
МОСКВА, 21 фев — РИА Новости, Мария Марикян. Маленькая Вика случайно подожгла на себе платье. Екатерина волею судьбы оказалась не в то время и не в том месте. А Максим с Алексеем поплатились за беспечность: гуляя по заброшенным местам, забирались туда, куда не следовало. Все они получили сильнейшие ожоги, но выкарабкались. Однако день трагедии навсегда разделил их жизни на «до» и «после».
«Было очень страшно»
Ночью 16 октября 2011-го в Екатеринбурге прорвало трубопровод с горячей водой: кипяток хлынул на улицу рядом с клубом «Голд», на парковку и дорогу. Эвакуировали более 400 человек. В ожидании экстренных служб люди спасались на крышах автомобилей и на диванах, которые выставили сотрудники заведения.
По информации местных СМИ, пострадали пятеро. Больше всего тогда досталось Екатерине Комлевой: двадцатилетней девушке диагностировали 30 процентов ожогов тела третьей и четвертой степени — она обварила в кипятке ноги по бедра.
«Было около полуночи, когда объявили, что клуб закрывается по техническим причинам. Все двинулись к выходу, но у дверей стояли охранники и никого не выпускали, — рассказывает Комлева. — Народ толпился у раздевалки, общались, смеялись. Не было и мысли о ЧП. Мне же скорее хотелось выйти на свежий воздух, я попросила охранников меня выпустить».
Катя до сих пор задается вопросом, почему ее не остановили. «Им наверняка было известно о серьезности ситуации. Наверное, боялись лишних вопросов и паники. На выходе из заведения увидела, как мне показалось, туман. Под ногами хлюпала вода. Я была на высоких каблуках и не боялась испортить обувь, — продолжает Комлева. — Прошла зону летней террасы, спустилась по лестнице и оказалась по щиколотку в воде».
И вдруг девушка почувствовала «острую режущую боль». «Я не остановилась — просто не понимала, что это кипяток. Потом, уже во время реабилитации, психологи мне объяснили, что человек в состоянии шока либо замирает на месте, пятится назад, либо идет вперед».
Катя направлялась к парковке, воды с каждым шагом становилось все больше. Поднявшийся пар перекрывал видимость, однако девушке удалось разглядеть парня, стоявшего на крыльце с торца здания клуба. «Я просто увидела силуэт. Подумала, раз человек спокойно стоит, не корчится от боли, то там нет кипятка. Поэтому двинулась к нему. Для этого мне пришлось погрузиться в воду по бедра».
Как выяснилось, незнакомец просто не мог двинуться с места. «Я добралась до него, села на куртку, сняла туфли. Ноги болели еще сильнее, чем в кипятке. Капроновые колготки на глазах «вваривались» в кожу, а потом вместе с ней стекали с голеней…»
Молодой человек, чье имя Екатерина так и не узнала, вызвал скорую. Та прибыла оперативно, но не смогла подъехать к ним, поскольку уровень воды был высоким: машина могла заглохнуть на месте. Екатеринбурженка спаслась чудом. «Дело в том, что меня с подругами должны были забрать из клуба друзья. Они приехали за нами и услышали мои истошные крики. На свой страх и риск они подкатили к нам на джипе, загрузили и сами отвезли в больницу».
Восстановление
Комлеву поместили в реанимацию. На второй день ей ампутировали два пальца на правой ноге. «Мне пересадили кожу — взяли мою же с неповрежденных участков. До этого я не представляла, как выглядит кожа после пересадки: сухая, багровая. У меня была истерика, не могла остановить слезы, — вспоминает она те страшные дни. — Выписали меня в декабре — только тогда увидела ногу без пальцев. «Знакомство» прошло очень позитивно. Меня навестили друзья, папа достал шампанское. Я разматывала бинты в ванной, а они хором вели обратный отсчет. Когда увидела ногу, все начали кричать, поздравлять друг друга с «новой жизнью».
Катя фактически заново училась ходить, но чем больше она двигалась, тем чаще на ногах появлялись новые раны, которые не заживали, — их приходилось «латать» на операционном столе. «А не ходить нельзя — нужно ведь разрабатывать конечности», — добавляет она.
В 2012 году Комлева лечилась в Израиле — не помогло. Затем поехала в Москву — опять никаких улучшений. Тогда обратила внимание на Германию — слетать пришлось трижды. «Там мне ампутировали на ногах все оставшиеся пальцы, кроме больших».
После первого курса лечения в немецкой клинике Катя вернулась домой, чтобы сдать госэкзамены. Это было летом 2013-го. Стала дипломированным экономистом. «Я решила не брать академический отпуск: кафедра пошла навстречу, а я просто занималась дистанционно. Врачи инициативу поддержали: во время восстановления нужно было на что-то отвлечься, иначе все мысли были бы о ногах».
Вскоре был второй курс в Германии. А потом и третий. Все уложилось в несколько месяцев. «Когда приехала домой осенью 2013-го, начались осложнения. Был риск лишиться больших пальцев, в таком случае я бы хромала всю жизнь. Но в итоге пошла на поправку, в Екатеринбурге мне удалили фалангу большого пальца на правой ноге. И это моя последняя операция». Всего же у Комлевой их было более сорока. Кате присвоили пожизненную инвалидность (вторая группа).
В рабочий ритм она вошла в 2015 году: преподавала английский, потом увлеклась маркетингом. А в 2016-м ее пригласили на работу в Москву. «Уже девять лет после травмы. С каждым годом хожу лучше и больше, — не скрывает гордости Екатерина. — А в одежде я себя не ограничиваю. Если жарко, надеваю шорты. Я спокойно отношусь к своим шрамам. И вообще, больше могу переживать за лишний вес, чем за следы от ожога! Держусь уверенно. Может, поэтому никто на меня пальцем на улице не тычет».
С негативом Катя иногда сталкивается. Как правило, в интернете. «Зачем ты выпячиваешь это уродство?» — один из комментариев под постом Комлевой в соцсетях. Впрочем, таких, по ее словам, единицы.
«Черный пепел»
Двадцатиоднолетнюю Вику Захарову мы застали на работе, но от беседы она не отказывается: «Сижу в центре Москвы и приглядываю за котиками. Вот такая у меня работа! Говорить о том, что со мной произошло, не боюсь — это было достаточно давно».
В 2003 году четырехлетняя Вика вернулась с бабушкой домой после прогулки. «Бабуля на кухне, я в комнате одна. Нашла зажигалку и стала поджигать подол платья, а потом тушить. И так несколько раз, пока одежда не загорелась совсем».
Бабушка, услышав крики, бросилась в комнату: платье внучки полыхало. Попыталась раздеть ребенка — не вышло. Тогда обернула девочку в мокрое полотенце. «Места с ожогами обуглились. Я лежала на кровати и плакала. Бабушка вызвала скорую. Все, что было дальше, помню «картинками» — реанимация, медсестры, врачи… Мама в тот вечер была на работе, когда вернулась домой — дверь открыта, а кругом черный пепел».
Вика проходила лечение в детской ГКБ имени Г. Н. Сперанского. «Обгорело 55 процентов тела. Правая рука, спина — четвертая степень. Левая рука, лицо, левый бок и левая грудь — третья».
Выписали Вику, когда ей исполнилось пять. Через семь лет пришлось снова обращаться к врачам: дело в том, что пораженная кожа буквально застывает и не развивается вместе с детским организмом. Поэтому ее необходимо было постоянно растягивать.
Захарова сбилась со счета, вспоминая, сколько раз ложилась под нож. «Кажется, около двадцати. Все до 18 лет. Пересадка кожи, пластика. И липофилинг левой груди: последние две операции были как раз по ее восстановлению. А еще мне сделали левое ухо — мочка срослась с лицом. Теперь я могу носить сережки! — радуется она. — Из-за такого количества хирургических вмешательств у меня развился артроз. Много раз проходила шлифовку лица — но до совершенства еще очень далеко».
Кожу Вике восстанавливали с помощью эспандеров — силиконовых шаров. Они уменьшают рубцы. «С ними я ходила где-то по три месяца. Их не просто вводят под кожу: иглой-бабочкой в них вливают физраствор. Шары увеличиваются, неестественно выпячиваются. На процедуру вливания приезжала два раза в неделю, — описывает детали Вика. — На них нельзя не обратить внимание. Вот как-то мы выбрались искупаться. Шары торчали на левом и правом боку. Я, видимо, напугала других купальщиков — они перешептывались, то и дело показывая на меня пальцем. В тот момент я специально решилась засидеться в воде».
Несмотря на сложное лечение, Виктория продолжала учиться в школе. Было тяжело. «Меня называли Фредди Крюгером, шашлыком, жареной курицей. Сторонились… Было очень обидно. А еще до 2010-го я всем говорила: не помню, что со мной произошло. На самом деле было просто стыдно, что я сама подожгла на себе платье. Но со временем смирилась. А еще в глубине души я понимала, что рано или поздно надо мной перестанут издеваться. Так и вышло: в седьмом классе один парень наконец принес извинения». Вика успешно окончила девять классов, отучилась в вечерней школе, сейчас она — студентка факультета зоотехники и биологии.
«Дал деру»
К пристальным взглядам девушка давно привыкла. «Я никак не реагирую. Понимаю: людям просто интересно. Что поделать? Однако, бывает, до абсурда доходит. Гуляем, значит, с подругой. У нее тоже ожоги. К ней подходит мужчина, тычет пальцем в ее ноги и просит объяснить, что с ней, не заразна ли она. Я попыталась как можно мягче дать понять, что он ведет себя некорректно. Он посмотрел на мое лицо и ахнул: «И ты такая! Она тебя заразила!» А потом резко развернулся и дал деру, да так, что пятки сверкали».
К трагическому инциденту, случившемуся в детстве, она теперь относится совсем по-взрослому. «Моей бабушки уже нет в живых. Я ее нисколько не виню в произошедшем. Да, мне было всего четыре. Но я должна была осознавать, что могу навредить себе», — строго замечает девушка.
«Когда встречные прохожие засматриваются, я на секунду задумываюсь: почему? Может, я красивая? А потом вспоминаю про ожоги. Но поймите меня правильно — я уже давно не грущу по этому поводу. Ожоги уже такие родные мне. Теперь это часть меня».
«Я подставил родителей»
Следы от ожога Максим Семин тщательно скрывает от посторонних глаз: если рубашка, то с длинным рукавом, если кофта на молнии — застегнута под самое горло. О самом страшном дне в своей жизни девятнадцатилетний парень рассказывает спокойно и сдержанно.
«Случилось все 27 июля 2014 года. Мы с друзьями гуляли, увидели заброшенные вагоны. Недолго думая, решили туда забраться. Я полез первым. Оказалось, вагон под контактным проводом. Я получил удар в 27 тысяч вольт, — объясняет Максим. — Пострадал только я, хорошо, что никто за мной не пошел. Друзья были очень напуганы, тут же вызвали скорую. Так я оказался в реанимации с ожогом 85 процентов. Две недели лежал в больнице в родном Брянске. Но, как потом рассказали родители, состояние мое только ухудшалось. Мама буквально вымолила, чтобы меня перевезли в Москву».
Так Максим попал в детскую ГКБ имени Г. Н. Сперанского, где провел около пяти месяцев. «Первое, что нам сказали: как же сильно меня запустили в Брянске. Родители все это время были рядом. Они взяли больничный, остановились у дальних родственников — ютились в однушке вчетвером. А мама вообще ни на шаг не отходила: когда меня перевели в палату, спала рядом на полу на матрасе. Чувство вины перед близкими осталось до сих пор. Мне обидно, что я так подставил родителей».
Первые полтора года Максиму пересаживали кожу — задача сложная, ведь сохранилось всего 15 процентов. Врачи не делали прогнозов: трудно было сказать, выживет ли 13-летний подросток.
«В основном были ожоги третьей и четвертой степени. Много рваных ран. Но обошлось — через пять месяцев меня выписали, мы вернулись в Брянск. Но на этом лечение не закончилось — раз в год я выезжал в Москву на пластические операции», — уточняет Максим.
В общей сложности он ложился под нож 15 раз, последняя операция — в 2017-м. После чего регулярно проверялся у врачей: «Дело в том, что рубцы после ожога формируются в течение пяти лет. Есть риск того, что они стянутся. В таком случае ни шеей, ни руками не пошевелить».
Хоть он и перенес серьезное лечение, школу не забросил: окончил девять классов, а сейчас учится на четвертом курсе в железнодорожном колледже. «Одноклассники очень переживали за меня. Когда был в больнице, передавали письма через папу. А с приятелями, которые были со мной в тот злополучный день, общаюсь до сих пор. Некоторые признались: были настолько шокированы случившимся, что плохо спали по ночам».
«Что с тобой случилось»
Максим уверяет, что не реагирует на пытливые взгляды посторонних: мол, «без этого не обойтись».
«Еду в электричке, а рядом сидящая бабушка как закричит на весь вагон: «Господи! Что ж с тобой случилось-то?» Пассажиры разом развернулись в мою сторону. Было неприятно. Незнакомцам совсем не хочется ничего объяснять. Да, в первое время мне самому было тяжело принять себя: считал, что теперь я уже какой-то не такой. Но со временем подобные мысли исчезли».
Теперь здоровью Семина ничего не грозит — при желании он может сделать шлифовку и лазерную коррекцию кожи. Однако пока «организму нужно отдохнуть». «Врач еще в шутку посоветовал татуировки. Но мне сейчас не хочется. У меня своих хватает…»
Кома
У Алексея Мутина из Ленинградской области, как и у Максима, электрический ожог. «Мне было двенадцать, шел 2003 год. Я гулял с друзьями по заброшенной птицефабрике: жили мы в деревне Келози Ломоносовского района, другого досуга здесь особо не было. Заглянул, как потом выяснилось, в трансформаторную будку. Взялся за какой-то предмет — и упал навзничь».
Приятели испугались и убежали домой. Алексей через некоторое время очнулся, ползком выбрался наружу и кое-как побрел в сторону дома. По дороге встретил друзей — они и помогли. «Как только отец увидел, рванул в нашу сторону, вызвал скорую, — вспоминает Мутин. — Меня доставили в реанимацию и ввели в медикаментозную кому на неделю, чтобы я не умер от болевого шока».
У Алексея были обожжены шея, лицо, обе руки и грудь — ожоги третьей и четвертой степени. Площ?
