Женщины с ожогами лица фото
«Афиша Daily» нашла троих людей с ожогами, шрамами и родимыми пятнами на лице и расспросила о принятии себя, дискриминации на работе и реакции общества на их особенности.
Когда мне было четыре года, я подожгла себе платье. Огонь распространился очень быстро, поэтому я не смогла потушить его сама. Когда пламя перешло на простыню и подушку, в комнату влетела бабушка: она от растерянности попыталась снять с меня платье — и в результате у меня обожглось лицо.
Реабилитация проходила очень тяжело. Я месяц лежала в реанимации почти без сознания. У меня был сильный болевой шок, а еще галлюцинации, в которых у меня якобы появилась вторая семья. В общей сложности я провела в больнице около полугода — больше всего времени заняли операции по пересадке кожи и занятия с психологами.
В школе надо мной издевались: называли «Фредди Крюгером», «жареной курицей» и другими обидными прозвищами, но все нападки я игнорировала. Иногда я боялась носить открытую одежду, считая, что другим это может не понравиться.
На одном собеседовании мне прямо сказали: «Вы очень хорошая, но мы не можем вас взять из-за ожога на лице»
Значительный вклад в мое лечение внес фонд «Детская больница», который специализируется на помощи детям, получившим ожоги. Я почти ничего не помню о том времени, но мама говорит, что фонд помогал мне медикаментами, давал путевки в оздоровительные лагеря, привозил одежду и подарки. Сейчас мне 19 лет, но я до сих пор не могу отвязаться от фонда: все сотрудники стали для меня родными.
Мне делали много процедур по лазерной шлифовке, но полностью убрать шрамы нельзя. Это очень хорошая процедура, которая помогла убрать наиболее заметную часть ожогов на лице. Мне кажется, у меня никогда не было проблем с принятием шрамов. Возможно, это связано с тем, что в детстве со мной работали психологи, а еще меня очень поддерживали родители.
Когда люди спрашивают меня об ожогах, они надеются услышать какую-то очень драматичную историю, но я говорю, что выгляжу так же, как и все остальные, только у меня на теле чуть больше шрамов. Они не понимают, как такое может быть. Самая большая проблема в том, что из-за шрамов многие работодатели отказываются меня нанимать. На одном собеседовании мне прямо сказали: «Вы очень хорошая, но мы не можем вас взять из-за ожога на лице».
Сейчас я работаю продавцом-кассиром в Uniqlo. Мне очень нравится, как ко мне относятся в компании: руководство и коллеги говорят, что мои шрамы никак не влияют на мои личностные и профессиональные качества. Я практически не пользуюсь косметикой. Мне кажется, что маскировка шрамов означает отречение от себя. Еще я просто не хочу портить свою кожу, ведь я и так хорошо выгляжу.
Родимое пятно у меня с рождения. Я уже не помню, как точно звучит диагноз, но, скорее всего, это гемангиома. Мои родители на пятно всегда реагировали нормально, и благодаря их воспитанию я не стала запуганной серой мышью. Меня растили так, будто этого пятнышка и нет. Помню, как в детстве я стояла у зеркала и пыталась пальцами оттереть пятно, а мама сказала, что этого делать не нужно.
В детстве косые взгляды и обзывательства со стороны сверстников были, но они касались и тех детей, у которых никаких родимых пятен на лице не было. Некоторым нравилось оскорблять человека просто так. В школе я была лидером, поэтому подобные нападки сразу пресекала.
Если говорить о более сознательном возрасте, был неприятный случай на курсах бухгалтеров, которые я посещала после школы. Однажды заведующая вызвала мою маму для разговора о моем «шумном поведении на занятиях» и заявила: «Ваша дочь ведет себя так, будто у нее нет родимого пятна». Наверное, по ее мнению, я должна была быть тихоней. Маме реплика заведующей очень не понравилась: она ответила ей, что я так воспитана, и ушла.
Однажды я спросила у племянников, не стесняются ли они меня, и они ответили: «Такого пятнышка, как у тебя, нет ни у кого другого — значит, ты особенная»
Однажды я хотела устроиться секретарем-референтом, но мне отказали. Про пятно мне прямо никто не сказал, но, я думаю, причина была в том, что на такой должности нужно быть «лицом компании». Сейчас я работаю инженером по транспорту в тюменском аэропорту Рощино. Меня без проблем взяли, поскольку главным критерием были мои профессиональные навыки.
У меня есть сын. Когда я только забеременела, я очень переживала, что пятно может как-то отразиться на нем. Но он родился полностью здоровым, никаких родимых пятен у него нет. Ему пока только два года, поэтому он мало что понимает, но иногда я говорю, что пятно поможет ему найти меня среди других людей. Однажды я спросила у племянников, не стесняются ли они меня, и они ответили: «Такого пятнышка, как у тебя, нет ни у кого другого — значит, ты особенная». Это было очень приятно.
Иногда незнакомые люди с открытым ртом и недоумением рассматривают мое пятно, но за столько лет я уже перестала обращать на это внимание. В детстве родители возили меня в различные клиники, чтобы попытаться как-то скорректировать пятно, но все отложилось до моего совершеннолетия. Теперь пятно меня не смущает, я даже не пытаюсь его гримировать.
Геннадий Нарышкин, 29 лет
Москва
Мой шрам — это результат производственной травмы. Я работал с электропилой, которая отлетела и выпилила мне часть лица. Вокруг была куча крови и кожи. Это произошло, потому что я пренебрег техникой безопасности. Мне было 18 лет.
Сперва у меня был шок, но я быстро пришел в себя. Скорая приехала через три часа, после того как я сам уже съездил в больницу, зашил рану и пришел домой. Врач в больнице был веселым, пытался поддержать меня, рассказывал анекдоты. В тот момент я был в состоянии полной эйфории, поскольку от большой потери крови притупляется чувствительность, ты не ощущаешь боль.
Люди в метро меня не толкают и обходят стороной — даже полиция не останавливает
Поскольку рана была рваная, частей кожи не хватило, чтобы зашить ее без следов. Врачам пришлось все тщательно стягивать, и в результате у меня образовался большой шрам на левой стороне лица. Об этом меня предупредили еще до операции.
Первое время было сложно восстанавливаться: я не мог жевать, поэтому всю еду приходилось перемалывать в кашу и есть через трубочку. Через полгода рана окончательно затянулась. Знакомые, когда видели шрам, сначала удивлялись, а потом перестали обращать на него внимание. Некоторые даже говорили, что он прикольный.
В жизни шрам мне никак не мешает, о нем я даже не вспоминаю. В армии меня называли Тони Монтаной
. Вообще, мне нравится, что люди в метро меня не толкают и обходят стороной, — даже полиция не останавливает. Я работаю инженером, занимаюсь проектированием, поэтому на мою работу наличие шрама никак не повлияло.
С моей женой мы познакомились еще до того, как у меня появился шрам. Нам он не мешает. Жена говорит, что с ним у меня стала очень запоминающаяся внешность, сложно потеряться в толпе. Это правда: например, в магазинах больше не просят паспорт, когда я покупаю сигареты. Я с юмором отношусь к своему шраму, потому что это не единственная моя травма: мне несколько раз пришивали пальцы — все к такому уже привыкли.
Источник
64% ожогов и 200 операций: как выглядит женщина, спустя шесть лет после того, как ее подожгла соперница
Дана Вулин – женщина без лица
Однажды на пути красивой и привлекательной Вулин появилась безумная ревнивица Натали Димитровска, которая посчитала, что Дана увела ее мужа, конечно, это все было только в ее голове.
Так Дана Вулин выглядела до ожогов
Несчастная «брошенная жена» под действием наркотиков (неудивительно, что у нее богатая фантазия) ворвалась в дом Даны, заранее выследив ее, и облила соперницу денатурированным спиртом, а затем, смеясь, подожгла.
Невозможно описать ту боль, которую испытала красавица, чудом ей удалось спастись, но впереди было столько испытаний, которые не каждому под силу пройти.
Дана Вулин, фото после некоторых из 200 операций, которые ей пришлось перенести
31-летняя австралийка получила 64% ожогов тела, но у нее было главное – сильный характер, желание жить и лучшие специалисты.
Дана провела в больнице полтора года, перенесла 200 операций, а после еще более двух лет ходила в специальном компрессионном костюме, лицо было закрыто маской, в которой были отверстия для того, чтобы дышать, для рта и несчастных, но таких красивых глаз. С тех пор многие стали назвать ее «женщина без лица».
Во время лечения на бедную девушку обрушилось еще одно испытание – рак, но и с ним Дана справилась, пройдя курс терапии.
Дана Вулин во время лечения от ожогов заболела раком
После всех операций и болезни. Фото до и после
С того ужасного события прошло 6 мучительных лет, Натали отбывает срок в тюрьме, а пострадавшая наконец сняла маску и вышла в свет.
Не так давно Дана посетила съемки программы Loose Women, где предстала без маски
На днях Дана посетила съемки программы «Loose Women».
Смотря на кадры из студии, krauzer ничего не понял – вот сидят ведущие, а рядом красивая блондинка, где же пострадавшая?
И тут все стало ясно – эта милая девушка и есть Дана!
Так выглядела Вулин на передаче Loose Women. Воля к жизни и пластическая хирургия творят чудеса
Даже после пережитых операций и внутренней борьбы с собой, она выглядит хорошо – короткое бандажное платье, тоненькая талия, ухоженные волосы и красивое лицо.
Смотря на нее, не верится, что на плечи этой худенькой блондинки свалилось столько испытаний.
По словам сильной женщины, она не испытывает ненависть к напавшей на нее, так как «ненависть – это яд», эту мысль Дана хочет донести до всех.
Не зря говорят, что самый опасный хищник на земле – это человек.
источник
7 Ужасающих Историй Женщин, Которым Сломали Жизнь, Облив Кислотой
Нападение с применением кислоты одна из распространённых и жестоких форм насилия во всём мире. Жертвы такой атаки остаются с изуродованным лицом, которое является жестоким напоминанием о случившемся на протяжении всей жизни. Эти девушки, которых вы увидите в продолжение статьи, были настоящими красавицами, пока на них не было совершенно покушение.
????Лайфхак: Простой способ сэкономить до 90% на перелетах
В 2008 году 35-летний Дэнни Линч облил серной кислотой свою девушку — знаменитую модель Кэти Пайпер. В результате девушка получила ожоги третьей степени, лишилась век,половины левого уха и большей части носа. Тяжелейшие травмы были нанесены глазам,рту, языку, пищеводу, кистям, рукам, шее и зоне декольте. Даже врачи, к которым в тот злополучный день доставили Кэти, были в ужасе — по их словам, они никогда не сталкивалась с такими жуткими травмами. За последующие три года Кэти перенесла более 80 операций на внутренних органах, лишь после них девушка смогла нормально есть и пить. Пластические хирурги тоже сделали невозможное — реконструировали лицо модели с помощью синтетической кожи. Сегодня Кэти выглядит очень хорошо, а бывший возлюбленный отбывает пожизненное заключение в одной из британских тюрем.
Итальянскую модель и финалистку конкурса«Мисс Италия 2007» Джессику Нотаро облил кислотой бывший возлюбленный. После непродолжительного романа девушка решила порвать с молодым человеком,но она и подумать не могла, что он будет способен на такую жестокость. В результате трагедии Джессика получила сильные химические ожоги лица, тела и глаз. Сегодня девушка тратит примерно 800 евро в месяц(около 40 000 рублей) на лекарства, которые помогают ей справиться с болью. Пластическую операцию ей можно будет провести только через год, когда организм немного окрепнет. Недавно Джессика пришла на телешоу, где впервые сняла с лица платок,и обратилась к «злополучному» бывшему: «Я хочу, что ты увидел, что сделал со мной. Это не любовь».
В 2012 году австралийка Дана Вулин стала жертвой чрезмерно ревнивой супруги одного своего знакомого. Заподозрив Дану в «покушении» на любимого супруга, ревнивица облила девушку этиловым спиртом и подожгла. В результате Дана получила ожоги третьей степени на лице и теле, долгое время провела в коме. Австралийка перенесла множество операций и два года проходила в специальной маске — по словам девушки, ее обожженное лицо было настолько уродливо, что она боялась пройти мимо зеркала. Кроме того, на Дане все время был надет своего рода скафандр, скрывавший, в свою очередь, уродство тела. И вот,после долгой и трудной работы над собой, девушка, наконец, сняла маску и показала миру новую себя: пусть и со шрамами, но снова красивую.
Ужасная история произошла и с нашей соотечественницей Элеонорой Кондратюк. Победительница конкурсов «Краса Сочи» и «Мисс очарование» стала жертвой отвергнутого поклонника в далеком 1999 году. Девушка возвращалась домой, когда сзади на нее напали и облили концентрированной серной кислотой. Кислота сожгла глаза, дыхательные пути,кожу на лице, шее и плечах. В тяжелейшем состоянии девушку доставили в краевой ожоговый центр, где врачи буквально вытащили Элеонору с того света. Несмотря на более чем 300 проведенных операций, вернуться к нормальной жизни девушке так и не удалось. Элеонора ведет затворнический образ жизни, а если и выходит из дома, то скрывает лицо вуалью. Бывшая модель — частый гость в ожоговых центрах: она много времени проводит с людьми, попавшими в похожие ситуации.
Индианка Лаксми Саа стала жертвой нападения отвергнутого жениха: обиженный возлюбленный облил даму сердца кислотой. На тот момент девушке было всего 15 лет, и,несмотря на то что ее внешность была безнадежно испорчена, Лаксми не отчаялась, стала бороться за свои права и даже сделала карьеру в модельном бизнесе. В этом году Лаксми стала лицом индийской марки одежды Viva N Diva. Рекламная кампания марки называется Face of Courage, а главный ее посыл в том, что красота — это не только внешние данные,но и состояние души. Сама же героиня по сей день активно добивается ограничения продажи кислоты и ужесточения наказаний за подобные преступления.
Решма Куреша — еще одна индианка, пострадавшая от кислоты: когда девушке было 18 лет, она стала жертвой собственного брата. Решма получила сильные ожоги лица и тела,потеряла глаз, но не сдалась и не опустила руки. Сегодня девушка ведет микроблог,в котором выкладывает видео, доказывая, что жертвы не становятся инвалидами, а могут многого добиться. А прошлой осенью во время Недели моды в Нью-Йорке Решма приняла участие в показе коллекции индийского дизайнера Archana Kochhar и стала настоящей звездой подиума. В интервью журналистам модель призналась, что вышла на подиум с одной целью — привлечь внимание к доступности кислоты в Индии. Решма заметила, что в азиатских странах эта проблема имеет глобальные масштабы, а сама она всячески старается изменить в обществе отношение к жертвам таких нападений.
Ширин Мохамади было всего 18 лет, когда отвергнутый жених облил ее кислотой. Девушка лишилась правого глаза и уха, у нее сильно поврежден рот, глубокие ожоги по всему телу. На сегодняшний день Ширин перенесла несколько пластических операций, но тяжелый процесс реабилитации еще не закончен.
источник
Личный опытСвета Уголек — модель с ожогами 45 % тела
Как полюбить себя, сбежав от побоев матери, детдома и Дальнего Востока
Весной в соцсетях стала популярна серия снимков с обнаженной девушкой Светой, по всему телу которой растянулись глубокие ожоги. В комментариях люди восхищались смелостью модели и «нетипичной красотой». Корреспондент The Village Кирилл Руков разыскал девушку: что скрывают узоры на ее коже Света рассказывает впервые.
Пожар
Мать спросила, хочу ли я манную кашу, а я ответила: «Хочу пельмени». Она собралась в магазин, но пробыла там только пять минут — так рассказывала бабушка, — а затем уехала к отчиму пить и пропала на два часа. Я начала зажигать в квартире свечи — электричество давно отключили за неуплату.
Я прекрасно помню, как горела. Хотела подпалить одну нитку на платье, которое донашивала за сестрой — рюшечки медленно тлели. Но платье вспыхнуло целиком, мгновенно. Оно было из дешевой китайской ткани, которая кипела и прилипала к телу. В доме никого, я взаперти. Одно кресло было в зале, второе на кухне — полчаса я бегала между ними и падала, пытаясь себя потушить. Мать приехала только через час. Увидев меня в дверях, она заплакала и стала срывать ошметки вместе с кожей. Под нами жили фельдшеры, муж с женой, они только вернулись со смены. Уже в карете скорой мне сделали какой-то укол в грудь, и я потеряла сознание. Проснулась в больнице через два месяца — все это время пролежала в коме после болевого шока. В реанимации мать ни разу меня не навестила.
Отец погиб давно, в 2001-м: строил дом отдыха в Комсомольске-на-Амуре, но там случился пожар. Он помог вывести из пекла двоих человек, пошел за третьим и не вернулся. Мне тогда был год, поэтому знаю историю только со слов матери. Она очень любила его, так и не оправилась: больше не искала работу, жила на мою пенсию, начала пить водку, затем просто этиловый спирт. Я много раз говорила ей потом, что вырасту, помогу, увезу ее, продам квартиру, но мать отвечала, что везде найдет с кем пить.
А затем она стала издеваться. Попытки убить меня случались внезапно: Однажды она мыла мне волосы, вдруг окунула голову под воду, зажала там, но потом сама же поскользнулась и выпустила из рук. Я выжила, стала появляться в школе с синяками, голодная и немытая, или просто прогуливала. Мать продолжала избивать — например, выдавливала глаза, выворачивала шею, зажимая голову между ног или избивала металлической трубой. Потом стала меня резать. Как-то раз она готовила с отчимом на кухне, а я подошла отпроситься погулять. Мать кинула в меня нож для разделки рыбы — лезвие раздробило два зуба, поцарапало щеку и застряло во рту. Брызнула кровь. Я спустилась во двор, что было дальше — просто не помню.
«Я мылась в той же ванне, где меня душили. Пила чай на кухне, где меня резали. Ходила по улице, где я тащила мать пьяной. Переходила дорогу, где меня изнасиловали»
После одного из таких случаев я сбежала к сводной сестре. Вместе поехали в полицию. Комиссия по делам несовершеннолетних начала собирать доказательства, чтобы лишить мать родительских прав. Меня временно отдали в приют, но мать, конечно, трезвела и каждый раз забирала меня оттуда, круг замыкался. Это продолжалось три года: я снимала каждые побои в полиции, но в отделении с матерью только беседовали, а соцработники отпускали меня обратно. Я еще любила ее тогда, защищала вплоть до декабря 2012 года, когда суд отправил меня в детский дом насовсем (копия материалов дела есть в распоряжении The Village. — Прим. ред.). Она до сих пор иногда звонит, пьяная, рано утром. Требует номера каких-то общих знакомых — я не знаю зачем.
Уже гораздо позже я приехала к ней, чтобы расспросить подробнее, как я сгорела. Мать сказала, что это был несчастный случай, но я прекрасно помню, что в тот вечер ее не было очень долго, она просто забыла про меня. Тогда я спросила: «Зачем ты меня душила под водой?» Она сказала: «За то, что у тебя были вши». «Зачем ты меня резала, три раза?» — ответила: «Потому что ты воровала». А я правда воровала: еду — чтобы кушать, деньги у своей бабушки — чтобы носить одежду. Мать добавила: «В полиции зафиксировали одно ножевое — значит, одно и было».
После комы я училась заново ходить и разговаривать, лечила пиелонефрит — почки многое взяли на себя. По два раза в год мне делали операции, до 16 лет вырезали келоидные рубцы на теле — это такие толстые наросты соединительной ткани, из-за которых у меня нормально не разгибались ноги, локти, подмышки и кисти. Оставшимися шрамами сейчас я чувствую только давление или щипки. Если я задену рукой острый косяк и порежусь — даже не замечу этого, пока не увижу кровь. Общий болевой порог тоже снизился: раньше я спокойно прокалывала руку иголкой. Кровь при этом не идет: рубцовая ткань сложно устроена, кожа как будто вареная.
Сколько себя помню, я хотела избавиться от шрамов, сделать пластику и жить без комплексов. Раньше покупала любую одежду, главное, чтобы закрытую. Невозможно ехать в автобусе в шортах и футболке, чувствуя на себе взгляды, слыша шепот людей, которые думают, будто я их не замечаю. К тому же летом я потею сильнее, чем другие, а на солнце шрамы пересыхают и трескаются — долго загорать я не могу. Во дворе все дети меня ненавидели. Не за что-то конкретное, просто потому что другая. В детском доме меня не взяли в основной круг общения, и постепенно проявилась обыкновенная дедовщина. Ребята постарше обзывали «горелкой», «обожженной», толкали. После 16 издевательства закончились, потому что «старшей» была уже я, а остальные выпустились. Тогда появились и друзья, придумали мне прозвище Уголек, потому что фамилию матери я носить не хотела. Уголек меня устраивает, это самоиронично.
«Из одной клиники мне прислали письмо, что, мол, шрамы можно убирать долго, но грудь восстановить не получится никак, потому что ткани просто нет»
Читала в интернете про варианты операций. Из одной клиники мне прислали письмо, что, мол, шрамы можно убирать долго, но грудь восстановить не получится никак, потому что той ткани просто нет, могут возникнуть проблемы с кровообращением. У меня разом рухнули все надежды. Но в это же время я познакомилась с Андреем — переписывались в одном паблике о витч-хаусе (жанр электронной музыки, — прим. ред.), начали общаться постоянно. Я рассказала ему про ожоги и отправила фотографии. А он вдруг написал, что шрамы его совсем не смущают и вообще ему нравится, что я не такая, как все. Он написал это так легко и спокойно, что я сама задумалась: может, все устроено как-то иначе.
Сейчас мы максимально близки, 100%-ное доверие. Мы можем разговаривать обо всем: о всяких штучках в сексе, о моих детских проблемах, о том, какое белье мне носить, кто у него был раньше. У меня был стереотип, что раз я не девственница, без груди, вся в ожогах, раз меня никто не любил, то и не полюбит уже. Сейчас мы живем вместе, снимаем комнату, и в голове все постепенно перестраивается. По вечерам меня накрывает, начинается беспричинная тревога. Психолог в приюте давала какие-то тесты, но я не воспринимала ее всерьез. Андрей нашел подход, у него получается меня вытянуть.
Побег
Комсомольск-на-Амуре — это маленький, тяжелый город, я всегда хотела уехать. Там нет никакого выбора, некуда спрятаться, избавиться от ассоциаций. Даже после выписки мне приходилось мыться в той же ванне, где меня душили. Пить чай на кухне — у стенки, где меня резали. Ходить по улице, где я тащила мать пьяной, переходить дорогу, где меня изнасиловали. Это просто такой город, у каждого за спиной жуткая история. Там много колоний, много бывших зэков. Половина моих друзей точно так же, как мать, разбавляют спирт. Из нашего двора насиловали так много девочек, что они перестали заявлять в полицию, это просто стало чем-то привычным.
Идея сбежать появилась зимой, тогда мне еще не исполнилось восемнадцать. Режим в детдоме был свободный, что-то вроде общежития. На каждого был заведен сберегательный счет для алиментов или пенсии по потере кормильца. Я написала заявление, мол, якобы хочу купить вещи на лето. Смогла забрать оттуда 11 тысяч. Посмотрела самолеты в Москву из Хабаровска на выходные, а цена на билет оказалась такой же. Перед рейсом я зашла к матери, попросила еще хоть каких-то денег. Она засмеялась и процедила сквозь зубы: «Москва прокормит».
Утром я уже была в Шереметьеве. Не знала, где буду жить, в кармане оставалось только 3 тысячи рублей за мамино кольцо, заложенное в ломбарде. Директриса писала СМС, предупреждала, что должна подать заявление о моей пропаже в полицию. Так она и сделала — в феврале я уже была в федеральном розыске как «потерявшая связь с родственниками». В Москве меня встречал Андрей, он живет в Пушкине, поэтому мы сразу поехали туда. Ближе к вечеру нашли какую-то общагу, я поселилась и жила там три недели. Гуляли, ездили в Москву. Я особо никуда не ходила, было страшно лишний раз попадаться на глаза из-за розыска. В апреле уехала к друзьям и на первую съемку в Петербург, а на обратном пути меня сняли с автобуса — не знала, что при въезде в область делают остановку на посту ГИБДД. Из отделения меня временно привезли в новый приют в подмосковном Клину, где я проторчала еще месяц. Затем меня переправили обратно в Комсомольск, до совершеннолетия. Выпустилась, решила несколько вопросов с квартирой и сразу прилетела обратно в Москву.
Съемки
С детства хотела быть моделью, но мне сказали, что с ожогами меня никогда не пустят на подиум. Потом я подумала: «Зачем вообще подиум, если можно быть просто фотомоделью?» Это только в Комсомольске люди ограниченные, а на Западе (все, что дальше Хабаровска. — Прим. ред.) моя внешность может пользоваться спросом. Завела инстаграм, стала выкладывать туда откровенные истории и снимки, дала ссылку в паблик «Че по шрамам» — теперь я на его обложке. После 10 тысяч подписчиков мне стали писать другие девушки с ожогами со всей России. Восхищаются, спрашивают, как я решилась показать себя, они еще на той стадии, когда скрывают свои шрамы и не могут принять, например, что у них нет груди. Я не могу отвечать всем, но стараюсь отправить хотя бы смайлик. Уже в Петербурге я раскидала заявки по модельным пабликам, где нужны были девушки на одну съемку или TFP (time for print — бесплатно. — Прим. ред.). Сразу откликнулось много фотографов, но все сливались, когда узнавали, что я не могу оплатить студию. Одну девушку это не смутило, мы обсудили идею и сделали первую съемку. Она тут же разлетелась по Сети, мне даже стали писать фетишисты, предлагали деньги, потому что их заводят мои узоры.
источник
Источник
